Ныне Костю Кривко вся деревня зовёт не иначе, как Константином Петровичем. Раньше он трактористом работал. Сразу после десятилетки. Безо всяких курсов, если не считать школьного машиноведения.
Ничего работал, исправно, даже на доску почёта заносили. Потом слышно стало, что правление колхоза Костю в техникум рекомендует, своим стипендиатом. И возвращается Костя механиком, правой рукой инженера. Константином Петровичем, одним словом.
Пошли дела и на новой работе. Другой раз еще и весной не пахнет, а у него, глядишь, плуги, сеялки, бороны, прицепы, даже сенокосилки и грабли – всё на мази. Машинный двор соорудил куда с добром, площадку и кузницу забором обнёс. И техника в том дворе, как на выставке: колесо к колесу с белыми каёмками.
Хозяин!
Но не только по службе пошёл в гору Костя (простите, по старинке его называю, да за глаза, поди, можно), а и по всем другим статьям. В депутаты выдвинули, в товарищеский суд избрали.
Изменилось и семейное положение. Женился Костя на молоденькой бухгалтерше Люсе Барсовой. Не местной, приезжей. Можно бы и не упоминать её фамилии, категория для женщины непостоянная, но тут особый случай. Люся – виданное ли дело на селе! – не захотела менять девичью фамилию на мужнину.
– Фи, стану я паспорт марать! – так будто бы сказала она в загсе.
Заносчиво, конечно, сказала, однако деревня недолго судачила на этот счёт. Поговорила-поговорила да примолкла, потому что во всём остальном молодая ко двору пришлась: домовитая, работящая, общительная.
И к тому же фигуристая, аккуратная, прямо как криночка. Потом, срок пришёл, дочку родила справную. Вот только назвали неудачно, заковыристо больно и явно не по святцам – Бэла. Бэлка.
Но селяне скоро переиначили имя в Белку – на язык родных осин, и других претензий к молодожёнам не имели. Они жили душа в душу и от людей не прятались. Оставляя на соседей Белку, вечерами в клуб ходили, в сельском хоре пели. Всё было хорошо, пока один нелепый случай…
Впрочем, по порядку. Однажды, после отчётного собрания, по итогам года наградили Константина путёвкой в кавказский курорт Цхалтубо.
Правда, на здоровье он не жаловался, особенно – на органы движения, которые там лечили, но премия есть премия, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят. Да и почему бы не погреться на южном солнышке после долгой сибирской зимы – апрель на дворе.
Поехал Константин на Кавказ. Оттуда письма писал, хорошие, ласковые. Людмила ему в каждом ответе на последней странице Белкину руку красным карандашом обводила. То-то радость отцу! Вернулся он домой – подарков чемодан привёз. Встретины отметили. И опять зажили не хуже людей.
Но вот приходит один раз Костя с работы и, раздеваясь, начинает по привычке рассказывать Люсе о разных новостях дня, а та и ухом не ведёт, будто не слышит. Сидит на диване – в книжку уткнулась. У ног Белка ползает с погремушкой, украшенной грузинским орнаментом. Удивился Костя такой глухоте жены.
– Какая, – говорит, – тебя муха укусила?
– Он ещё спрашивает! – взвилась вдруг Люся, и слёзы с горошину на ресницах повисли. – Ишь, паинькой прикинулся! Я-то, дура, ждала его, как путнего, письма писала – «тоскуем, целуем»… А он там «вечера дружбы» проводил. Видеть не хочу. Проваливай к своей Анночке!
И такое в рифму добавила – остолбенел Костя. Ничего в толк взять не может. Что ещё за Анночка?
Оказывается, пришло письмо из Новгорода Великого. Прислала его Константину соседка по столу в курортной столовой. Ну, а раз соседка по столу, значит, и партнерша на танцевальной площадке. В общем-то безвинное письмо…
Но были там в конце такие строчки: «Не могу забыть цхалтубских вечеров дружбы – музыки, танцев, песен в парке… К сему твоя знакомая Анночка Шипицына. Привет жене и Белке».
Последние слова особенно травмировали Людмилу.
– Надо же, какая ласковая! И нас не забыла, – изводилась она, кружась по комнате и принимая драматические позы. А потом как отрезала: – Хватит выкручиваться! Развод! Понял?
– Ну, хорошо, хорошо, развод так развод, только не выступай, пожалуйста, не смеши людей. Уйду, всё вам оставлю, живите на здоровье, – озлился наконец и Константин, поняв, что оправдываться бесполезно.
– Какой благодетель выискался! – с новой силой взорвалась Людмила. – Нужны нам твои подачки! Пускай суд всё разделит пополам. Чтоб по закону было, как положено.
Сколько ни упрашивал Костя жену не поднимать лишнего шума, не трясти бельём перед людьми, та была непоколебима: только суд! Пусть все знают, какой ты предатель!
Задело Костю за живое женино упрямство. Натянул он снова свою робу, от волнения путаясь в рукавах. «Будь по-твоему, пополам так пополам!» – крикнул с порога и ушёл ночевать к другу детства, жизнерадостному холостяку.
А на другой день, когда Люська нервно стучала по клавишам калькулятора в конторе, а Белка была в детсадике, явился Константин домой с двумя электропилами – по дереву и по металлу – и, не мешкая, принялся за дело.
Сначала аккуратно распилил кровать (пополам так пополам!), потом стол со стульями, диван… Затем, сменив пилу, перешёл к стиральной машине, самовару, велосипеду, телевизору… К концу рабочего дня всё было готово.
В одном углу комнаты горою громоздилась одна половина совместного имущества, в другом – другая. А посередине стоял Белкин горшок в окружении зайцев, мишек и кукол с большими удивлёнными глазами – только их не тронула Костина пила.
– Что ты наделал? – придя из конторы, застонала Люська и обхватила голову руками.
– Разделил ровно пополам, как ты хотела, – с достоинством ответил Константин.
С тех пор нет в деревне более крепкой семьи, чем у Людмилы Ивановны с Константином Петровичем. Давно помирились они, завели новую обстановку и друг в дружке души не чают.
У Людмилы, сменившей фамилию, всё заметнее новая полнота, и подругам она сказала по секрету, что если будет мальчишка (а крутизна живота обнадёживает), то она непременно назовёт его Петром, в честь Костиного отца. Это и благозвучно по-русски, и святцам не противоречит.
Свежие комментарии