Что есть храбрость? Обычно именно этим словом называют способность превозмогать страх, выступая против опасности, серьёзность которой полностью осознаётся, но не останавливает перед движением вперёд. Этим она отличается от безрассудства – пренебрежительного отношения к последней из-за её недопонимания.
Разумная доля страха в определённой ситуации необходима, как составляющая инстинкта самосохранения. И страх есть чувство, а размер чувств у всех, наверное, разный: у маленьких существ они маленькие, а у больших большие. И, как у наушников-затычек маленький ток, а у концертных колонок большой, так и у высших млекопитающих чувства, наверное, посильнее, чем у насекомых. И одни сильные чувства у развитых существ предназначены для противостояния другим сильным чувствам, а слабые у примитивных для противостояния другим слабым. И по идее, у более сильных личностей движущие ими чувства тоже должны быть сильными, а у маленьких людей послабее, ибо двигать на сильные поступки должно соответствующее напряжение.
Если у кого все чувства более сильные, то и страх, получается, более сильный, а соответственно, и противостоящие ему импульсы тоже. И тогда и масштаб храбрости тоже получается больший. А страх – это, в первую очередь, заложенные эволюцией боязнь боли и смерти. Но и смерть с болью для разных существ тоже разные вещи: когда происходит повреждение плоти, то каждый её участок, посылает сигнал в мозг, в котором каждая клеточка как будто протестует «Я не хочу умирать! Не подвергай меня воздействиям того, что убивает! Дай мне остаться невредимой!». А если воздействие убивающего фактора только ещё предстоит, то сам мозг перед этим сам с собой ведёт борьбу перед пред-ощущениями, заложенными механизмами самосохранения. И коли уж у человека контент страдающей сущности больше, чем у насекомого, то и хор всех составляющих её импульсов, наверное, должен звучать громче. И потому, если уж человек не побоится лезть в пекло, то значит, принципы, которые побеждают, имеют соответствующую силу. И соответственно ей, наверное, и должна измеряться храбрость – то самое явление, отличающее человека от насекомого, которое в огонь не полезет никогда, хоть и импульс самосохранения у него в сравнении с человеческим несопоставимо слабее.
Аналогичным образом обстоит дело и в идейном плане: у каждого человека есть свои ценности, и когда их у него отнимают, его психика сопротивляется пропорционально их размеру. Но только вот у одних ценности сводятся к удовлетворению инстинктов поесть и размножиться, а у других есть идейные принципы. И когда какая-то чужая воля пытается их раздавить, и на место их внедрить что-то им враждебное, они начинают бороться. И бороться им может довестись и с инстинктом самосохранения, если чужая воля будет наедет на то, что с ним связано. А у кого идейных принципов нет, тому и чужие принципы не принципиальны будут. Ему главное, чтобы не отнимали те радости, которыми он живёт, а если их не трогают, то ему и подстроиться под новый порядок не такая уж проблема. Так что, когда идейный диктат внедряется в человеческие головы, у кого-то начинается борьба, сравнимая со штурмом крепости, а у кого-то там спокойствие, как в лесу, где верхушки шумят, а внизу тихо.
Что такое храбрость? Для многих людей храбрость – это то, что измеряется способностью скакать с шашкой наголо навстречу вражеским пулям, где, чем выше плотность огня, тем выше показатель. Но лично у меня шкала определения храбрости несколько иная.
Если ты попал в секту, где тебя сумели обработать так, что ты готов беспрекословно выполнять любой приказ, и когда кто-то напал на главу секты, тебе дали команду защитить его ценой свой жизни, и ты бросился выполнять – тут храбрость не измеряется по шкале в пределах «верная смерть – высший бал». Высшая храбрость – это когда ты действуешь по своей воле, а не по чужой. И если ты сам не способен ничего защитить ценой своей жизни, а хозяин секты тебя заставил защитить его – это не твоя воля в твоих действиях, а его. Просто он суметь заставить тебя бояться ослушаться приказа сильнее, чем смерти, и пока ты под его влиянием, ты на это способен, но без воздействия его воли на твою ты не такой.
Если на твою землю напал враг, и ты испугался с ним воевать, а он поработил тебя, и заставил идти вывевать с твоими соседями, чтобы поработить и их тоже, и поставил тебя в первых рядах, чтобы на тебе амортизировать первый удар, а ты испугался воспротивиться, и пошёл туда, куда погнали – какой бы град вражеских залпов на тебя не обрушился, высшей храбрости тут не будет. Храбрость – это враг пришёл тебя порабощать, а ты вышел с ним воевать, хотя мог бы в тылу отсидеться, пока за тебя другие воюют, но ты пошёл и не побоялся сам в первые ряды встать. Вот тогда ты храбр, и измерение всей храбрости, которая в такой ситуации может быть проявлена, будет в пределах той шкалы, где чем сильнее вражеский напор, тем выше показатель. А если ты испугался захватчика, но не испугался соседа, значит, первый просто сумел напугать тебя так, как не смог последний, и где-то между этими уровнями и проходит та планка храбрости, взять которую ты не смог.
Если твой государь держит тебя за пушечное мясо и расходный материал в войнах, в которых такие, как ты, должны умирать всего лишь за то, чтобы у него было больше золота и земли, то умирать на такой войне не предел храбрости. Храбрость – это способность сказать ему, что не для того ты живёшь, чтобы топливом его войны быть. И что твои родители не для того в тебя рожали и растили, чтобы в жертву его развлечениям принести, и что твоя жена не для того живёт на этом свете, чтобы вдовой ради его прихоти становиться, и что горе твоих детей, должных сиротами становиться, не должно весить меньше в сравнении с его счастьем от его потребностей. И что за так просто всё это отбирать у вас и растоптать нельзя – вот откуда здесь должна начинаться храбрость. Вот только медалей за такую храбрость не дают, а вот за службу системе – пожалуйста.
Фридрих Великий говорил «солдат должен бояться палки офицера сильнее, чем вражеской пули». Интересно подумать, что он этим имел в виду. Может быть, он имел ввиду, что палка офицера нужна только для того, чтобы научить солдата, как надо, защищать Родину, и если он получает удар палкой, это означает только, что он недостаточно прилежно старается, и подвергает оную опасности своей некондицией подготовки, и стыд за такую провинность столь силён, что перевешивает страх героической смерти? Тогда да, вопросов нет – плотность вражеских пуль в бою и будет вся шкала измерения храбрости. Но если имелось ввиду, что ты должен лить свою кровь, чтобы у хозяина было больше славы и только, и палка нужна для того, чтобы муштровать тебя до такого отупения, когда ты готов будешь выполнить любой приказ, не задумываясь, и тебя удастся её действительно заставить бояться сильнее всего, то тогда значит, просто каким-то образом своя деревяшка оказалась страшнее вражеского железа.
Как палка может быть страшнее пули? От пули-то можно уклониться под всеобще восхищение, а от палки уворачиваться глупо – в конечном итоге получишь ещё больше, всем на смех. В ответ на вражескую пулю можно свою влуплять, и так, чтобы заставить противника себя боятся и уважать на поле боя. А офицеру на плацу сдачи дашь, а если приложишься, то тебя выпорют так, что боль и унижение от того удара пустяком покажутся. И врага можно убить, и остаться живым с хорошим шансом, а после убийства выпоровшего тебя офицера у тебя вряд ли таковой будет.
Вражеская пуля тебя на поле боя сразит – ты упадёшь в землю, может, мёртвый, может, раненный, и переступит через тебя противник, и пойдёт дальше. Нужно ли ему тебе чего-то дополнительное доказывать? Нужно ли ему тебя мучить с особым пристрастием, за то, что посмел с ним воевать? Нужно ли ему лично тебя как-то эксклюзивно запугивать, чтобы боялся в строй встать с остальными против него? Обычно нет. А вот своему хозяину, если ты пойдёшь против него, обычно нужно. Потому, что, если он уважает твои права и свободы не более, чем враг, то он твой второй враг. А если так, что тебе может статься всё равно, в борьбе с кем умирать за них – кто первым попадётся, против того и обратишься. А так и офицеру сможет страшно стать палкой то особо размахаться, а тогда и не получится из тебя послушный материал сделать. А надо сделать так, чтобы тебе страшнее с системой воевать было, чем с врагом. А значит, надо использовать все способы заставить бояться расправы. А значит, давить тебя не только физически, но и морально. Объявить врагом и предателем, и расстрелять перед строем под всеобщее одобрение, с позором для тебя, а возможно, и для твоих близких.
Насколько страшно быть расстрелянным, как враг и предатель, или хотя бы просто объявленным таковым (за то, что просто высказал свою позицию)? От многих факторов зависит. От народа, например, которому втирают, что всё, что делает хозяин – очень нужно для всех, и что без этого никуда. И вот если верит народ пропаганде системы, то поверят и в то, что предатель всякий, кто хоть в чём-то против государя. От народа, которому вдалбливают, что всякая власть от Бога, и что, если дана суровая, значит, так и надо – заслужили мол, а бунтовать против власти, значит, бунтовать против Бога. И если верят в такое, то и никаких оправданий для тебя искать даже не подумают. От народа, для которого может быть слишком сложно всё, что выходит за рамки дилеммы «ты за наших или за врагов?», и схему «есть враг за бугром, а есть ещё и среди своих паразит, от которого вреда не меньше, и что-то делать надо с обоими», он просто не осилит. Который будет рассуждать так: враг против нас, а государь против врага – значит, он за нас, а если ты в чём-то против него, значит, ты за врага. И объяснять которому, что всё сложнее, будет всё равно, что детсаду объяснять высшую математику. И если такими и подобными методами народ позволяет себя обрабатывать, то не побояться оказаться перед толпой, в которой тебя никто не поймёт и не поддержит, нужно больше храбрости, чем перед толпой, в которой многие разделяют и уважают твоё мнение.
От тебя самого тоже кое-что зависит. Если рассуждаешь, как все, а все так, как учит система, то окажешься виноватым не только в понимании другого, но и своём собственном. А в таком положении огребать наказание страшнее, чем будучи твёрдо уверенным, что ты на самом деле прав. А вот если мыслишь, не как все, если не боишься задаться вопросом «а что если все ошибаются?», если не боишься переступить границы запрещённых тем, то тогда можешь найти то, что поможет сохранить самоуважение. И тогда можно будет наплевать на мнение тех, кто мыслит неправильно, и одно правильное понимание поставить выше целой кучи неправильных, и иметь в себе стержень, согнуть который будет не так просто. Но только вот чтобы не бояться задаться такими вопросами, нужно не только смекалку иметь, но и храбрость, которая не у всех бывает.
Ну и наконец, выступить против такой системы, значит, сказать самому себе, что у тебя теперь два врага. Не один – по ту сторону границы, против которого вы пойдёте всей ратью, плечом к плечу, а два: один спереди и один сзади. И в этом противостоянии, возможно, ты будешь один – поддержки ниоткуда может и не быть. На это нужно побольше храбрости, чем, чтобы обозначить себе только одного врага Понятное дело, что проще на чём-то самортизировать. Например, на той дилемме, «ты за наших или за врагов?», которой можно закрыться от всего, и пойти воевать «за наших», и ничего другого слушать не хотеть. И будет тебе и плечом к плечу, и награды, и уважение ото всех, кто по программе системы думает. И не будет задач тебе, которые бы решить тебе было бы не по силам, и шкала измерения храбрости в любом бою будет в пределах плотности огня.
Единственная проблема только в том, что кто не уважает права и свободы своих людей на войне, тот их не уважает и в мире. И если на войне они ему нужны, как расходный материал, то и в мире они ему нужны, как производственный ресурс. И работать они должны не столько, сколько нужно им, а столько, сколько нужно ему, а нужно ему всегда столько, чтобы покрыть все издержки войны, напастись на новую, и при этом не обделить себя любимого в максимально роскошной жизни. И работать они должны столько, чтобы тащить это всё, и чтобы их заставлять работать столько, в ход идёт плеть, которую они должны терпеть, и боятся разогнуться, и сказать «мы не рабы».
И когда начнётся война, они будут призваны на неё, и могут проявить там чудеса храбрости, но, когда война закончится, они вернутся домой, и всё вернётся на круги своя, и в ход снова пойдёт плеть, и они будут это терпеть, как будто они никогда и не перед кем не подымали голову. Потому, что если можно научить бояться палки, то можно приучить боятся и плети, и тогда в бою они смогут идти под пулями и не боятся смотреть в лицо смерти, а через плеть переступить испугаются, потому, что бояться её будут сильнее, чем вражеской пули. И когда твоего боевого товарища, который тебе в бою жизнь спасал, своей рискуя, и которому ты сам жизнь спасал, рискуя своей, будут бить плетью за то, что он скажет «я не раб системы», может так случиться, что ты не кинешься на его защиту с такой храбростью, с какой делал это в бою. И ничего удивительного в этом не будет, потому, что в некоторых системах, чтобы не бояться плети, храбрости требуется слишком много.
Свежие комментарии